ЯРКИЕ АЛМАЗЫ АЛЕКСАНДРА ЛЕВШИНА

С заслуженным артистом России Александром Левшиным встретились мы после его очередной, уже четвертой, поездки в Сирию.

У обоих было такое ощущение, что в прошлый раз что-то осталось недосказанным, словно прервался разговор на самом интересном месте. Журналистам хорошо известно это чувство, когда с интересным, глубоко мыслящим собеседником хочется встречаться снова и снова, но текучка, круговерть наших дней отдаляет нас друг от друга. И все же мне не терпелось продолжить наш с Левшиным разговор.

Сам не знаю, отчего припомнился мне роман Валентина Катаева «Алмазный мой венец». Александр Леонидович – человек эмоциональный, но отнюдь, как мне сдается, не экзальтированный, но тут от удивленного возгласа не удержался:

- Откуда вам известно, что это одно из самых любимых моих литературных произведений?! Мне повезло в жизни на встречи с необыкновенными людьми, потому ответ на ваш вопрос для меня не так уж прост.

Для своего венца я бы выбрал Людмилу Зыкину, Иосифа Кобзона, Владимира Высоцкого, Игоря Талькова, Аллу Пугачеву, Михаила Танича, любимых мною киноактеров, целительницу Джуну, мецената Сергея Михайлова...

Но мне представляется, что в таком венце должны быть не только те драгоценные имена людей, с которыми лично встречался, но и те люди, возможно, события и явления, которые произвели на тебя наибольшее впечатление, обязательно повлияли на твое мировоззрение, восприятие жизни.

В моем венце несомненно должен быть Джон Леннон и Валентин Катаев, поэты и художники Серебряного века, Новый и Ветхий Заветы, Петр Ильич Чайковский, фильм «Властелин колец», роман «Альтист Данилов»…

- Понимаю, Саша, что список этот наверняка можно и даже нужно продолжать. Но давайте сегодня выделим из вашего венца ну хотя бы пару алмазов. В прошлый раз вы заговорили о народной артистке Советского Союза Людмиле Зыкиной. Я понял так, что эта женщина произвела на вас самое глубокое впечатление.

ЛЮДМИЛА ЗЫКИНА

- Сказать, что Зыкина на меня, да и на кого угодно, произвела впечатление, просто не сказать ничего. Невозможно передать словами ту гамму эмоций, которую будила в человеческих душах Людмила Георгиевна.

Вот мы сидим сейчас в этой комнате (разговор происходил в квартире А. Левшина – О.Я.), а мне вспоминается, как пришла она на мой день рождения. Я пригласил ее без всякой, признаюсь, надежды, что она согласится – слишком загружен был ее график. А она пришла.

Шофер внес огромную коробку с хрустальными фужерами – ее подарок, который по сей день в нашей семье хранится как реликвия. Первым делом обошла квартиру, все внимательно осмотрела, затем села во главе стола и вдруг… запела. Тихонечко так, задушевно, и все сидящие за столом стали ей подпевать. В нее влюбились все мои гости сразу, как влюблялись мгновенно практически все, с кем она общалась.

Думая сейчас, в чем состоял феномен Людмилы Георгиевны, я бы сказал так. Там, где она появлялась, сразу становилось ясно, где Солнце и кто – Царица. Ее улыбка была неподражаемой, даже в мировую политику она вошла с этой своей неподражаемой улыбкой.

Помню огромный зал в Китае. Она спустилась со сцены и ее тут же обступили со всех сторон люди. И Зыкина взяла за руки китайцев и повела с ними… русский хоровод. Скоро в этом гигантском хороводе уже было человек пятьсот, не меньше. Она пела, а китайцы, не понимающие ни слова по-русски, кричали ей, захлебываясь от восторга «Браво!» Таких людей, как она, я в жизни не встречал.

Пела Людмила Георгиевна везде – на сцене, дома, в гостях, не петь не могла. И отношение к ней было как к великой певице и великому человеку. Ее любили в народе, чтили и власти. Частенько на ее даче собиралось Политбюро чуть ли не в полном составе. Известно, что Черномырдин, к примеру, приезжал к ней с неизменной гармошкой.

Но и сплетни о ней, как и о всяком великом человеке, распространялись самые нереальные. Бытовала такая, что Зыкина-де чуть ли не алкоголичка, от запоев лечится. Гадкая чушь! Людмила Георгиевна могла с удовольствием выпить рюмку, от силы две, ей и не требовался алкоголь, она жила своими песнями.

О коллекции бриллиантов ходили слухи самые разнообразные. Я их видел, даже не раз. Помню однажды приехали мы к Зыкиной домой. Она спрашивает: «Хочешь, Саша, увидеть красоту необыкновенную?», и открывает сейф. На самом деле там были совершенно чудесные ювелирные изделия, редкой красоты.

Людмила Георгиевна рассказывала подробно о том, как, при каких обстоятельствах дарили ей то, или иное кольцо, серьги, ожерелье. Но ни одного имени при этом не назвала. Потом упрятала все обратно в сейф, уселись мы с ней на диван и она спокойно так, даже без особой грусти, говорит:

   - Я, Саша, одна, детей у меня нет. А родственники мои только и ждут что моей смерти. И пустят они все мои драгоценности по ветру.

Так оно, собственно, впоследствии и произошло. Племянник Зыкиной все ее драгоценности снес в ломбард.

Людмила Георгиевна никогда не кичилась ни званиями своими, ни положением. Просто и ровно обращалась со всеми, приходя на репетиции, с музыкантами говорила спокойным, даже тихим голосом. И при этом всегда очень уважительно. На нашей эстраде такое отношение к музыкантам я видел только у двух мэтров – Зыкиной и Кобзона.  

Вспоминая Людмилу Георгиевну, я думаю о том, что была она как Орфей – когда пела мир становился лучше.

ИОСИФ КОБЗОН

- Буквально несколько дней назад было на телевидении эксклюзивное интервью Нэлли Кобзон, которое она дала Юрию Николаеву. Как прекрасно говорила эта достойная женщина о своем муже, с какой теплотой и гордостью. Лучше не скажешь! Не хотелось бы повторять уже сказанное многократно другими, но ведь иначе и не скажешь – с уходом Иосифа Давыдовича от нас ушла целая эпоха.

По моему глубокому убеждению, Кобзон, что называется, перепел всех самых известных наших баритонов – Утесова и Трошина, Гуляева и Мулермана. Популярность его была необыкновенной.

Помню, в Сочи остановился я в гостинице «Приморская». Поднимаюсь на свой этаж и к номеру пройти не могу – коридор буквально запружен людьми. Я поначалу не понял, что происходит. Мне поясняют: на этом этаже поселился Кобзон. Это собрались его поклонники с единственной надеждой просто увидеть своего кумира.

Песен Иосиф Давыдович знал тысячи и помнил их все. Мы как-то вместе были на концерте в Ялте. Он вышел на сцену и не покидал ее пять часов кряду. Впрочем, как известно, он потом сам же и этот свой рекорд побил. Но дело даже не просто в количестве. Кобзон пел песни обо всем и обо всех. Даже патриотические песни он умел петь так, что они становились любимыми для всего народа.

Я уже обмолвился, насколько Кобзон был уважителен к своим музыкантам, как заботился о них. Но и требовать умел. У него приживались только те, кто могли сыграть любую мелодию без репетиции. Истинные универсалы, я бы даже сказал, виртуозы. Он имел право требовать виртуозности от других, потому что виртуозом был сам. Его репертуар смело можно назвать уникальным – песни о летчиках и химиках, колхозниках и ученых. Не было в нашей жизни того, о чем бы и о ком бы не пел Иосиф Кобзон.  

Вот уже лет двадцать как стал я замечать в нем еще одну черту. Иосиф Давыдович, можно сказать, трепетно относился к тем молодым певцам, кого выделял сам, к начинающим авторам, всячески старался способствовать развитию их таланта.

Однажды я эту заботу и внимание на себе ощутил. Передал Кобзону кассету со своей новой песней. А он в этот день куда-то на гастроли улетал. «Вернусь, говорит, непременно послушаю». И вдруг спустя несколько часов звонит мне, уже из аэропорта:

- Решил все же в долгий ящик не откладывать. По дороге в аэропорт послушал твою песню в машине. И вот что я тебе скажу…  

Очень ценными были для меня тогда его замечания, отзыв о моем творчестве. Он был великим и потому истинно народным, не только официальным званием, но и всеобъемлющим народным признанием и любовью.

ЛЕОНИД УТЕСОВ

Мне повезло в жизни встречаться с Утесовым. Скажу без всякого смущения – когда я видел Леонида Осиповича, у меня температура повышалась. Он был уже пенсионером, когда мне довелось познакомиться с этим великим мастером, но царственных манер не утратил. Да и любовь к нему народа оставалась такой же, как в его молодые годы. А вот власть его не баловала. Да что там не баловала, откровенно не любила.

Казалось бы, после «Веселых ребят» не было в стране более популярного артиста, но в тандеме Орлова-Утесов, мог быть только один герой. И этим героем стала и оставалась Любовь Орлова. В новые фильмы Утесова не приглашали. Более того, кому-то из киночиновников пришла в голову идея заменить в фильме голос Утесова.

«Веселые ребята» были переозвучены и Утесов на экране запел голосом Владимира Трошина. Только лет через восемь-десять была восстановлена справедливость и фильму вернули его первозданное звучание.

- А скажите мне, Саша, в вашем личном венце какой алмаз наиболее крупной величины сияет по вашему мнению? – спросил я Александра Леонидовича Левшина. И он, не задумываясь ни на мгновение твердо ответил:

ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ

- Просто в то время не было никого, на него похожего. Ибо Высоцкий был аномален. Аномален по лексике, по восприятию, даже по тому, как безапелляционно отвечал на все волнующие наше общество вопросы. И мы ему верили, верили во всем.

Владимир Семенович видел мир обнаженным, но не ликовал, он страдал от этого. О нем разное теперь говорят и в фильмах показывают. Да, все это было – и пристрастие к алкоголю, и к наркотикам. Но почему-то никто не говорит о его главной болезни. А болен он был нечеловеческой остротой восприятия. Наркотиками и алкоголем Высоцкий лишь утихомиривал себя. Бешенная энергетика! Из творцов он для меня – самый главный.

Олег Якубов.

Фото из архива

А. Левшина